Эстетическая школа вместо авторского присутствия

Ограничения любого образного явления говорят о том, что это ограничение требует восполнения. Неискушенные авторы, как правило, не умея восполнить, вмешиваются, делая акценты, вынося отношение, авторскую позицию, тем самым губя текст. Если бы Толстой вел в сам текст авторскую позицию, которая находится у него за пределами текста «Войны и мiра», то это было бы несомненное упущение, ложный достаток.

      Но видно, что Толстой изнемогал от того, что ему могут не так понять, и изо всех сил старался восполнить роман теорией.
      Неопытные авторы часто делают себя прототипом, которые озвучивают генеральный смысл или позицию. Это всегда получается неловко, у того же Толстого Левин – его «крестьянский» выразитель, настолько слабая фигура, что своим резонёрством больше отталкивает, нежели привлекает, своей ходульностью.
      Получается, восполнение недостатка находится где-то на-в-стороне. Искусство должно оставаться именно образным выражением идей, а не их диктовкой. Если искусство становится трибуной – то надо делать вывод, что это не искусство, даже если оно сделано талантливо.
      Но сразу есть но. Если произведение выражает идеологию, эстетическую школу, то все её искажения, тенденции, становясь партийными, увеличивают свой объём, становясь более неуязвимым. Практически весь Гюго партиен до нитки, но его жёсткая апелляция к партийному и тенденциозность позволяет ему быть ярче, выразительнее в ключевых вещах, не церемонится с потенциальными оппонентами. Ну враг католический священник и чувства его к цыганке порочны – без лишних объяснений, а урод Квазимодо – пожалуйста. Если требовать художественных объяснений и доказательств, то роман «Собор Парижской Богоматери» пришлось бы растянуть томов на пять, а если Гюго принадлежит к либеральной партии, у которой любое чувство свято, даже если оно плодит преступления, пожалуйста. У Гюго всегда есть оправдание ограничения – во имя воплощения идеи.
      Это важный момент: ограничение – это концентрация, наращивание, фокусировка, которую можно объяснить только одним – обобщением. А право на обобщение нужно ещё заработать.
      То есть эстетическая, идеологическая школа это восполнение и заказ одновременно. Она участвует в создании произведения незаметным образом, но позволяет концентрироваться и делать художественные прорывы.
      Принятие школы как соавтора всегда выбор: либо писать от себя – что пожалуйста, – нежели взять готовую идею, героя – и воплотить. Искусство – надо всегда помнить – это всегда воплощение, – а не производство идей. Любые попытки авторов заниматься вторым оборачивались банкротством в первом. Несмотря на то, что нежелание быть иллюстратором идей у авторов доминирует. Но те, кто не постеснялись партийности, те написали, как минимум, интересные вещи, даже не по таланту. Тот же Фадеев.

      Поэтому для писателя важно сразу определиться со школой и партией, чтобы искусство стало рельефнее, прозрачнее и потребнее. Да, люди другой партии и будут сторониться от тебя, но если это сделать сильно, то им придется приобщиться, чтобы, как минимум, нейтрализовывать влияние произведения. Читают же квалифицированные читатели Хармса, несмотря на то, что лучше детской считалочки о чижах, они ничего путного не написал, – куда деваться: надо знать, как он реализует свой обэриутский эрогенный абсурдизм.

      Итак, перед тем как определить свою писательскую судьбу, нужно определить судьбу идеологическую, чтобы сократить поиски и не заниматься не своим делом. Если автор попытается выразить свою идею – то не получится ни того, ни другого: ни воплощения, ни идеи. Особенно если речь идёт о масштабных проектах. Понятно, что если стоит вопрос написать о том, как прошла прогулка с собакой по лесу, то не стоит обременяться идеями, но если стоит вопрос о более, чем рассказе или стихотворении – всё, личные потуги в области идей бессмысленны, потому что бесплодны. Это – дело другой профессии.
      Взять, к примеру, крупный проект – роман-разоблачение Коперника, который заимствовал проект солнечной системы у предков – кельтских жрецов и выдал за своё открытие (точнее, его представили как автора этого проекта, несмотря на то, что эти знания были общедоступны, правда, в не особо доступных сектах). Нужно быть Деистом по убеждениям, чтобы восстановить романом историческую правду, вскрыв истину – вторичность Николая Коперника.

      Присутствие школы, несомненно, гораздо более внятный способ преодоления авторства в произведении – путем восполнения его же отсутствия. Но сам выбор школы – явление нетривиальное. Можно попасть и в ловушку.
      Но в искусстве есть свое огромное преимущество: фактически легально, в рамках художественной рефлексии, исследования – самому исследовать то, чему оно склонился. Ни один способ проведения идей в жизнь это делать не позволяет.