Январская выставка Серова в Москве не только произвела фурор по наплыву людей, кассовым сборам, несмотря на то, что из полумиллиона множество было льготников (по разным подсчётам Третьяковка заработала до ста миллионов), но и открыла новую тенденцию, как говорят сейчас, тренд – мощную тягу к двум вещам, которые укладываются в два слова 1 настоящему и 2 искусству.
Действительно иногда имеет значение не то, что происходит, а то, как это происходит. Даже ажиотаж ажиотажу рознь. Если бы это было летом, то гигантские нескончаемые очереди можно было бы отнести к желанию пообщаться, а молодым потусоваться. Но запредельные очереди продрогших в двадцатиградусный мороз людей, которых пришлось даже спасать чаем и палатками МЧС – это что-то новое в современной арт-истории. Когда еще выясняется, что многие молодые люди приехали за тысячи километров специально на неё, возникает изумление: ведь казалось, что молодые навсегда погребены в Сетях.
В чём же феномен серовской выставки?
Лучше это понять на контрасте. Когда приезжал или совершенно незнакомый, или полузапретный художник, как когда-то Дали, даже Пикассо, или политически скандальный Глазунов, - посещение выставки зачастую было актом … политического, оппозиционного действия – либо поддержать западного художника, либо своего – но в пику власти. В своё время ещё в восьмидесятых в Питере я пошел на выставку Глазунова из соображений политических, как говориться, с фигой в кармане.
Серовская выставка не имела политического подтекста ни грамма, то есть люди шли … за искусством. Это звучит непривычно, но это так – за искусством.
Далее, казалось, живопись в реестре изобразительных искусств давно уступила кино, шоу, дизайну. И вот люди пришли именно за живописью, поняв, что глубина статического изображения может быть гораздо убедительнее динамического. Потому что в живописном произведении динамика внутри, её еще надо раскрыть – а это особая история, особое состояние, особая психоделика. Выставка доказала, что человек не может жить только внешней динамикой. Ему нужно ещё и остановить мгновение и в него погрузиться. Особенно если это мгновение остановил великий мастер.
Третья особенность в том, что Серов известен, тиражирован, то есть практически всё можно увидеть в интернете. Да, были вещи новые, но они представляют интерес только для специалистов. Но сколько специалистов было среди полумиллиона посетителей? Думается немного. То есть люди пошли за живым искусством.
Четвертая особенность народившегося тренда – тяга к традиционному, как говорят. фигуративному искусству. Это несомненный удар по авангардному направлению, которое считало, что только новое, новые формы, новые темы могут привлекать. Оказывается, глубоко традиционное, укорененное может привлекать гораздо больше – не потому что новое, а потому что гениальное.
Пятая особенность – уже касается самого Серова. Серов – это художник жизнеутверждения, своей загадки, причем загадки, не спрятанной за вычурными деталями, а в открытом виде. Ведь загадка «Девочки с персиком» - начинается с вопроса, а почему не с яблоком или виноградом?
Еще в восьмидесятые я часами толковал своим друзьям в Русском музее, в чём гениальность изображения танцовщицы в картине «Портрет Иды Рубинштейн». Многие вообще не понимали, как можно было найти эстетическое в этой нескладухе с неубедительными формами. Я часами доказывал, что нескладное тело принципиально подчеркивает внутреннее изящество, гибкость, - способность воплотиться в духе танца. Ведь Серов, несмотря не портретное сходство лица, не дал того же сходства тела – тело не настоящей Иды Рубинштейн, оно выражает другое – он изображал Замерший Танец.
Шестая особенность в том, что Серов напомнил, а народ открыл заново – что у нас есть мировая ценность, о которой стали забывать. Именно у нас, в России, сделанное самими, а то мы вообще отвыкли думать, что Россия что-то может и могла.
В итоге, Серов открыл новый тренд – народ. Народ, который утомился от фикции, липы, псевдомоторики, бесконечных новин без новин, надорванных форм без смысла и толка, бесконечный и моментально устаревающего модерна, народ, который обратился к глубине классики, оставив в стороне суету современного арт-рынка.
Серов возвращает ценности самого искусства, давая направление, как художникам, так и специалистам по искусству – экспертам, коллекционерам, музеям: в тренде настоящее и великое.